| 
	  Разделы сайта:
   
      
    
 
       
         | 
Антон Чехов - 
		Живая хронология
Гостиная статского советника Шарамыкина 
				окутана приятным полумраком. Большая бронзовая лампа с зеленым 
				абажуром красит в зелень a la "украинская ночь" стены, мебель, 
				лица... Изредка в потухающем камине вспыхивает тлеющее полено и 
				на мгновение заливает лица цветом пожарного зарева; но это не 
				портит общей световой гармонии. Общий тон, как говорят 
				художники, выдержан.
 
				 
				Перед камином в кресле, в позе только что пообедавшего человека, 
				сидит сам Шарамыкин, пожилой господин с седыми чиновничьими 
				бакенами и с кроткими голубыми глазами. По лицу его разлита 
				нежность, губы сложены в грустную улыбку. У его ног, протянув к 
				камину ноги и лениво потягиваясь, сидит на скамеечке 
				вице-губернатор Лопнев, бравый мужчина лет сорока. Около пианино 
				возятся дети Шарамыкина: Нина, Коля, Надя и Ваня. Из слегка 
				отворенной двери, ведущей в кабинет г-жи Шарамыкиной, робко 
				пробивается свет. Там за дверью, за своим письменным столом, 
				сидит жена Шарамыкина, Анна Павловна, председательница местного 
				дамского комитета, живая и пикантная дамочка, лет тридцати с 
				хвостиком. Ее черные, бойкие глазки бегают сквозь пенсне по 
				страницам французского романа. Под романом лежит растрепаный 
				комитетский отчет за прошлый год.
 
				 
				- Прежде наш город в этом отношении был счастливее, - говорит 
				Шарамыкин, щуря свои кроткие глаза на тлеющие уголья.- Ни одной 
				зимы не проходило без того, чтобы не приезжала какая-нибудь 
				звезда. Бывали и знаменитые актеры, и певцы, а нынче... черт 
				знает что! кроме фокусников да шарманщиков, никто не наезжает. 
				Никакого эстетического удовольствия... Живем, как в лесу. 
				Да-с... А помните, ваше превосходительство, того итальянского 
				трагика... как его?.. еще такой брюнет, высокий... Дай бог 
				память... Ах да! Луиджи Эрнесто де Руджиеро... Талант 
				замечательный... Сила! Одно слово скажет, бывало, и театр 
				ходором ходит. Моя Анюточка принимала большое участие в его 
				таланте. Она ему и театр выхлопотала, и билеты на десять 
				спектаклей распродала... Он ее за это декламации и мимике учил. 
				Душа человек! Приезжал он сюда... чтоб не соврать... лет 
				двенадцать тому назад... Нет, вру... Меньше, лет десять... 
				Анюточка, сколько нашей Нине лет?  
				 
				- Десятый год!- кричит из своего кабинета Анна Павловна.- А что?
				 
				 
				- Ничего, мамочка, это я так... И певцы хорошие приезжали, 
				бывало... Помните вы tenore di grazia Прилипчина? Что за душа 
				человек! Что за наружность! Блондин... лицо этакое 
				выразительное, манеры парижские... А что за голос, ваше 
				превосходительство! Одна только беда: некоторые ноты желудком 
				пел и "ре" фистулой брал, а то все хорошо. У Тамберлика, 
				говорил, учился... Мы с Анюточкой выхлопотали ему залу в 
				общественном собрании, и в благодарность за это он, бывало, нам 
				целые дни и ночи распевал... Анюточку петь учил... Приезжал он, 
				как теперь помню, в великом посту, лет... лет двенадцать тому 
				назад. Нет, больше... Вот память, прости господи! Анюточка, 
				сколько нашей Надечке лет?  
				 
				- Двенадцать!  
				 
				- Двенадцать... ежели прибавить десять месяцев... Ну, так и 
				есть... тринадцать!.. Прежде у нас в городе как-то и жизни 
				больше было... Взять, к примеру, хоть благотворительные вечера. 
				Какие прекрасные бывали у нас прежде вечера. Что за прелесть! И 
				поют, и играют, и читают... После войны, помню, когда здесь 
				пленные турки стояли, Анюточка делала вечер в пользу раненых. 
				Собрали тысячу сто рублей... Турки-офицеры, помню, без ума были 
				от Анюточкина голоса и все ей руку целовали. Хе, хе... Хоть и 
				азиаты, а признательная нация. Вечер до того удался, что я, 
				верите ли, в дневник записал. Это было, как теперь помню, в... 
				семьдесят шестом... нет! В семьдесят седьмом... Нет! Позвольте, 
				когда у нас турки стояли? Анюточка, сколько нашему Колечке лет?
				 
				 
				- Мне, папа, семь лет!- говорит Коля, черномазый мальчуган с 
				смуглым лицом и черными, как уголь, волосами.
 
				 
				- Да, постарели и энергии той уж нет!..- соглашается Лопнев, 
				вздыхая.- Вот где причина... Старость, батенька! Новых 
				инициаторов нет, а старые состарились... Нет уж того огня. Я, 
				когда был помоложе, не любил, чтоб общество скучало... Я был 
				первым помощником вашей Анны Павловны... Вечер ли с 
				благотворительною целью устроить, лотерею ли, приезжую ли 
				знаменитость поддержать - все бросал и начинал хлопотать. Одну 
				зиму, помню, я до того захлопотался и набегался, что даже 
				заболел... Не забыть мне этой зимы!.. Помните, какой спектакль 
				сочинили мы с вашей Анной Павловной в пользу погорельцев?  
				 
				- Да это в каком году было?  
				 
				- Не очень давно... В семьдесят девятом... Нет, в восьмидесятом, 
				кажется! Позвольте, сколько вашему Ване лет?  
				 
				- Пять!- кричит из кабинета Анна Павловна.
 
				 
				- Ну, стало быть, это было шесть лет тому назад... Да-с, 
				батенька, были дела! Теперь уж не то! Нет того огня!  
				 
				Лопнев и Шарамыкин задумываются. Тлеющее полено вспыхивает в 
				последний раз и подергивается пеплом.
  | 
    
 |