Антон Чехов - От нечего делать

Дачный роман

Николай Андреевич Капитонов, нотариус, пообедал, выкурил сигару и отправился к себе в спальную отдыхать. Он лег, укрылся от комаров кисеей и закрыл глаза, но уснуть не сумел. Лук, съеденный им вместе с окрошкой, поднял в нем такую изжогу, что о сне и думать нельзя было.

- Нет, не уснуть мне сегодня,- решил он, раз пять перевернувшись с боку на бок.- Стану газеты читать.

Николай Андреич встал с постели, набросил на себя халат и в одних чулках, без туфель, пошел к себе в кабинет за газетами. Он и не предчувствовал, что в кабинете ожидало его зрелище, которое было гораздо интереснее изжоги и газет!

Когда он переступил порог кабинета, перед его глазами открылась картина: на бархатной кушетке, спустив ноги на скамеечку, полулежала его жена, Анна Семеновна, дама тридцати трех лет; поза ее, небрежная и томная, походила на ту позу, в какой обыкновенно рисуется Клеопатра египетская, отравляющая себя змеями. У ее изголовья на одном колене стоял репетитор Капитоновых, студент-техник 1-го курса, Ваня Щупальцев, розовый, безусый мальчик лет девятнадцати - двадцати. Смысл этой "живой" картины нетрудно было понять: перед самым входом нотариуса уста барыни и юноши слились в продолжительный, томительно-жгучий поцелуй.

Николай Андреевич остановился как вкопанный, притаил дыхание и стал ждать, что дальше будет, но не вытерпел и кашлянул. Техник оглянулся на кашель и, увидев нотариуса, отупел на мгновение, потом же вспыхнул, вскочил и выбежал из кабинета. Анна Семеновна смутилась.

- Пре-екрасно! Мило!- начал муж, кланяясь и расставляя руки.- Поздравляю! Мило и великодушно!

- С вашей стороны тоже мило... подслушивать! - пробормотала Анна Семеновна, стараясь оправиться.

- Merci! Чудно!- продолжал нотариус, широко ухмыляясь.- Так все это, мамочка, хорошо, что я готов сто рублей дать, чтобы еще раз поглядеть.

- Вовсе ничего не было... Это вам так показалось... Глупо даже...

- Ну да, а целовался кто?

- Целовались - да, а больше... не понимаю даже, откуда ты выдумал.

Николай Андреич насмешливо поглядел на смущенное лицо жены и покачал головой.

- Свеженьких огурчиков на старости лет захотелось! - заговорил он певучим голосом.- Надоела белужина, так вот к сардинкам потянуло. Ах ты, бесстыдница! Впрочем, что ж? Бальзаковский возраст! Ничего не поделаешь с этим возрастом! Понимаю! Понимаю и сочувствую!

Николай Андреевич сел у окна и забарабанил пальцами по подоконнику.

- И впредь продолжайте...- зевнул он.

- Глупо!- сказала Анна Семеновна.

- Черт знает, какая жара! Велела бы ты лимонаду купить, что ли. Так-то, сударыня. Понимаю и сочувствую. Все эти поцелуи, ахи да вздохи - фуй, изжога!- все это хорошо и великолепно, только не следовало бы, матушка, мальчика смущать. Да-с. Мальчик добрый, хороший... светлая голова и достоин лучшей участи. Пощадить бы его следовало.

- Вы ничего не понимаете. Мальчик в меня по уши влюбился, и я сделал ему приятное... позволила поцеловать себя.

- Влюбился...- передразнил Николай Андреич.- Прежде чем он в тебя влюбился, ты ему небось сто западней и мышеловок поставила.

Нотариус зевнул и потянулся.

- Удивительное дело!- проворчал он, глядя в окно.- Поцелуй я так же безгрешно, как ты сейчас, девушку, на меня черт знает что посыплется: злодей! соблазнитель! развратитель! А вам, бальзаковским барыням, все с рук сходит. Не надо в другой раз лук в окрошку класть, а то околеешь от этой изжоги... Фуй! Погляди-ка скорей на твоего обже! Бежит по аллее бедный финик, словно ошпаренный, без оглядки. Чай, воображает, что я с ним из-за такого сокровища, как ты, стреляться буду. Шкодлив, как кошка, труслив, как заяц. Постой же, финик, задам я тебе фернапиксу! Ты у меня еще не этак забегаешь!

- Нет, пожалуйста, ты ему ничего не говори!- сказала Анна Семеновна.- Не бранись с ним, он нисколько не виноват.

- Я браниться не буду, а так только... шутки ради.

Нотариус зевнул, забрал газеты и, подобрав полы халата, побрел к себе в спальню. Повалявшись часа полтора и прочитавши газеты, Николай Андреич оделся и отправился гулять. Он ходил по саду и весело помахивал своей тросточкой, но, увидав издалека техника Щупальцева, он скрестил на груди руки, нахмурился и зашагал, как провинциальный трагик, готовящийся к встрече с соперником. Щупальцев сидел на скамье под ясенью и, бледный, трепещущий, готовился к тяжелому объяснению. Он храбрился, делал серьезное лицо, но его, как говорится, крючило. Увидав нотариуса, он еще больше побледнел, тяжело перевел дух и смиренно поджал под себя ноги. Николай Андреич подошел к нему боком, постоял молча и, не глядя на него, начал:

- Конечно, милостивый государь, вы понимаете, о чем я хочу говорить с вами. После того, что я видел, наши хорошие отношения продолжаться не могут. Да-с! Волнение мешает мне говорить, но... вы и без моих слов поймете, что я и вы жить под одной крышей не можем. Я или вы!

- Я вас понимаю,- пробормотал техник, тяжело дыша.

- Эта дача принадлежит жене, а потому здесь останетесь вы, а я... я уеду. Я пришел сюда не упрекать вас, нет! Упреками и слезами не вернешь того, что безвозвратно потеряно. Я пришел затем, чтобы спросить вас о ваших намерениях... (Пауза.) Конечно, не мое дело мешаться в ваши дела, но, согласитесь, в желании знать о дальнейшей судьбе горячо любимой женщины нет ничего такого... этакого, что могло бы показаться вам вмешательством. Вы намерены жить с моей женой?

- То есть как-с?- сконфузился техник, подгибая еще больше под скамью ноги.- Я... я не знаю. Все это как-то странно.

- Я вижу, вы уклоняетесь от прямого ответа,- проворчал угрюмо нотариус.- Так я вам прямо говорю: или вы берете соблазненную вами женщину и доставляете ей средства к существованию, или же мы стреляемся. Любовь налагает известные обязательства, милостивый государь, и вы, как честный человек, должны понимать это! Через неделю я уезжаю, и Анна с семьей поступает под вашу ферулу. На детей я буду выдавать определенную сумму.

- Если Анне Семеновне угодно,- забормотал юноша, - то я... я, как честный человек, возьму на себя... но я ведь беден! Хотя...

- Вы благородный человек!- прохрипел нотариус, потрясая руку техника.- Благодарю! Во всяком случае, даю вам неделю на размышление. Вы подумайте!

Нотариус сел рядом с техником и закрыл руками лицо.

- Но что вы сделали со мной!- простонал он.- Вы разбили мне жизнь... отняли у меня женщину, которую я любил больше жизни. Нет, я не перенесу этого удара!

Юноша с тоской поглядел на него и почесал себе лоб. Ему было жутко.

- Сами вы виноваты, Николай Андреич!- вздохнул он.- Снявши голову, по волосам не плачут. Вспомните, что вы женились на Анне только из-за денег... потом всю жизнь вы не понимали ее, тиранили... относились небрежно к самым чистым, благородным порывам ее сердце.

- Это она вам сказала?- спросил Николай Андреич, вдруг отнимая от лица руки.

- Да, она. Мне известна вся ее жизнь, и... и верьте, я полюбил в ней не столько женщину, сколько страдалицу.

- Вы благородный человек...- вздохнул нотариус, поднимаясь.- Прощайте и будьте счастливы. Надеюсь, что все, что тут было сказано, останется между нами.

Николай Андреич еще раз вздохнул и зашагал к дому.

На полдороге встретилась ему Анна Семеновна.

- Что, финика своего ищешь?- спросил он.- Ступай-ка погляди, в какой пот я его вогнал!.. А ты уж успела ему поисповедаться! И что у вас, бальзаковских, за манера, ей-богу! Красотой и свежестью брать не можете, так с исповедью подъезжаете, с жалкими словами! Наврала с три короба! И на деньгах-то я женился, и не понимал я тебя, и тиранил, и черт, и дьявол...

- Ничего я ему не говорила!- вспыхнула Анна Семеновна.

- Ну, ну... я ведь понимаю, вхожу в положение. Не бойся, не выговор делаю. Мальчика только жалко. Хороший такой, честный, искренний.

Когда наступил вечер и всю землю заволокло потемками, нотариус еще раз вышел на прогулку. Вечер был великолепный. Деревья спали, и казалось, никакая буря не могла разбудить их от молодого, весеннего сна. С неба, борясь с дремотой, глядели звезды. Где-то за садом лениво квакали лягушки и пискала сова. Слышались короткие, отрывистые свистки далекого соловья.

Николай Андреич, проходивший в потемках под широкой липой, неожиданно наткнулся на Щупальцева.

-Что вы тут стоите?- спросил он.

- Николай Андреич!- начал Щупальцев дрожащим от волнения голосом.- Я согласен на все ваши условия, но... все это как-то странно.- Вдруг вы ни с того ни с сего несчастны... страдаете и говорите, что ваша жизнь разбита...

- Да, так что же?

- Если вы оскорблены, то... то, хоть я и не признаю дуэли, я могу удовлетворить вас. Если дуэль хоть немного облегчит вас, то, извольте, я готов... хоть сто дуэлей...

Нотариус засмеялся и взял техника за талию.

- Ну, ну... будет! Я ведь пошутил, голубчик!- сказал он.- Все это пустяки и вздор. Та дрянная и ничтожная женщина не стоит того, чтобы вы тратили из-за нее хорошие слова и волновались. Довольно, юноша! Пойдемте гулять.

- Я... я вас не понимаю...

- И понимать нечего. Дрянная, скверная бабенка - и больше ничего!.. У вас вкуса нет, голубчик. Что вы остановились? Удивляетесь, что я такие слова про жену говорю? Конечно, мне не следовало бы говорить вам этого, но так как вы тут некоторым образом лицо заинтересованное, то с вами нечего скрытничать. Говорю вам откровенно: наплюйте! Игра не стоит свеч. Все она вам налгала и, как "страдалица", гроша медного не стоит. Бальзаковская барыня и психопатка. Глупа и много врет. Честное слово, голубчик! Я не шучу...

- Но ведь она вам жена!- удивился техник.

- Мало ли чего! Был таким же, как вот вы, и женился, а теперь рад бы разжениться, да - тпррр... Наплюйте, милый! Любви-то ведь никакой, а одна только шалость, скука. Хотите шалить, так вон Настя идет... Эй, Настя, куда идешь?

- За квасом, барин!- послышался женский голос.

- Это я понимаю,- продолжал нотариус,- а все эти психопатки, страдалицы... ну их! Настя дура, но в ней хоть претензий нет... Дальше пойдем?

Нотариус и техник вышли из сада, оглянулись и, оба разом вздохнувши, пошли по полю.