Добрыня Никитич и отец его Никита Романович. Бой со змеем

А нынече Рязань слывет городом.

И жил в Рязани богатый гость,

Что по имени Никита, сын Романович;

Девяносто лет жил Никита, не старился,

Выводил из стойла добра коня,

Накладывал потнички бумажные,

На потнички — ковры сорочинские,

На коврики — седелочки черкасские.

Подтягивал подпруги шелковые,

Двенадцать подпруг шелковых,

Садился старой на добра коня,

Не ясен сокол в перелет летал,

Не белый кречет перепархивал —

Тут ехал удалой добрый молодец.

Под ним добрый конь, как бы лютой зверь,

На коне-то сбруя под оправою,

Под -оправою однозолотною;

Сам на коне., как сокол, сидит.

Едет он ко городу Киеву,

Едет он ко ласкову князю Владимиру,

Ко солнышку ко Сеславьеву;

Едет он ко высокому ко терему,

Выезжает на улицу на широку.

Со добра коня Никитушка соскакивал,

Ни к чему он коня не привязывал,

Никому он коня не приказывал.

Спрашивал он у ворот привратников,

Спрашивал у дверей придверников.

Отворял двери потихошеньку,

Запирал он двери помалехоньку,

Крест кладет по-писаному,

Поклон ведет по-ученому:

— Здравствуешь, ласковый Владимир-князь,

Со душечкой со княгинею!

— Добро пожаловать, удалый добрый молодец,

Ты Никита, сын Романович,

За один ты стол хлеба кушати. —

Он кладет крепок и со панцирем,

Кладет на дубовый стол.

Отошедши, Никита поклоняется:

— Ой ты гой оси, ласковый Владимир-князь,

Ты давай мне попа, отца духовнова,

Давай ты игумна и пострижника,

Давай монаха и учителя,

При старости мне лет душу спасти. —

И проговорит ласковый Владимир-князь:

— Гой еси ты, удалой добрый молодец,

Гой еси, Никита, сын Романович

На кого ты оставляешь стольный Киев-град?

На кого оставляешь меня, князя Владимира? –

Проговорит Никита, сын Романович:

— Я надеюся на чадо свое милое,

На того ли на Добрыню на Никитича.—

Проговорит ласковый Владимир-князь:

— Гой еси, Никита, сын Романович!

Он малешенек ишшо и глупешенек,

Глупешенек — только трех годов. —

Он дает ему попа, отца духовнова,

Дает игумна и пострижника,

Дает монаха и учителя;

Немного Никита пожил — переставился:

Остается у Никиты житье-бытье,

Остается у Никиты все богачество,

Остается у Никиты молода жена,

Молода Амельфа Тимофеевна,

Остается у Никиты чадо милое, —

Молодой Добрыня Никитьевич,

Молодой Добрыня семи годов.

Стал Добрынюшка на возрасте,

Стал на возрасте — пятнадцать лет;

Стал по улице похаживать,

Стал он палицей помахивать,

Зачал сабелькой пофыркивать,

Стал он копьицом подпиратися.

У Добрыни сердце возъярилося,

Могучи плечи расходилися:

Не может уничтожить свое ретиво сердце.

Идет он во светлую во светлицу,

Сам говорит таковы слова:

— Гой еси ты, моя матушка родимая,

Молода Амельфа Тимофеевна!

Сдавай ты мне коня богатырского. —

И проговорит ему родима матушка:

— Ах ты, мое дитятко сердечное,

Ты малешенек еще и глупешенек.

Поживи-ко ты ишшо малешенько,

Покопи-ко ты ишшо ума-разума.

Потерять тебе будет буйна голова. —

— Ах ты, матушка моя родимая.

Не могу я уничтожить ретиво сердце,

Мне охота съездить далече,

Съездить далече во чисто поле,

Пострелять мне гусей-лебедей

И пушистых перелетных серых уточек. —

Не могла мать переставить таковы слова;

И выводит она ему добра коня,

Из тоя из конюшни из новыя,

И выносит всю сбрую богатырскую.

И накладывал Добрыня потнички бумажные,

И на потнички — ковры сорочинские,

И на коврички клал седелочки черкасские.

Подтягивал двенадцать подпруг шелковых,

Надевал на себя платье соотцовое;

Соотцово платье ему узехонько и коротехонько,

И ставил он в стременышко гольяшное,

И садился он в седелышко черкасское.

И стоит его матушка у стремена,

Молода Амельфа Тимофеевна,

И плачет она, как река течет,

И сама говорит таковы слова:

— Ах ты, мое дитятко сердечное,

Поедешь ты далече во чисто поле,

Постреляешь ты сколько гусей-лебедей

И пушистых, перистых малых уточек,

И приедешь ты ко батюшке Днепру-реке,

Захотись тебе будет покупатися,

Захотись тебе будет, Добрынюшка, потешиться.

И станешь ты, серый селезень, поплавати.

И, серый гоголь, поныривать.

Через первую ты струичку переплывешь,

Через втору струичку переплывешь,

Через третью етруичку не плавай ты:

И тут струи вместе соходятся,

И унесет тебя к горам высоким,

Ко тому тебя ко люту змею;

Пожрет тебя злой Змеишшо-Горынишшо. —

Благословился он у своей родимой матушки

И поехал далече в чисто поле.

И стрелял он сколько гусей-лебедей

И пушистых, перистых малых уточек.

И приехал он ко батюшку Днепру-реке,

И вздумал он покупатися,

И вздумал он, удалой добрый молодец,

потешиться.

И стал он, серый селезень, поплавати,

И стал он, ярой гоголь, поныривать.

Через первую струичку он переплыл,

И через втору струичку он переплыл.

У Добрыни сердце возъярилося.

И могучи плечи расходилися:

Переставил он матушкино благословеньицо.

И тут струи вместе соходилися,

Унесло его к горам, горам ко пещерам.

Услышал змеишшо за пятнадцать верст

Поплавку его богатырскую;.

Вылетат из пещеры глубокия,

И летит на Добрыню Никитича,

И зычит, кричит зычным голосом:

— И святы отцы писали-прописалися.

Сказали: мне от Добрыни смерть будет;

Я теперь Добрынюшку живьем сглону,

Живьем сглону и хоботом убью,

И Добрыню искрой засыплю. —

И тут Добрыня приужахнулся:

— Ах ты, змеишшо, злой Горынишшо!

Не честь твоя, хвала молодецкая, —

Наступаешь ты на тело нагое,

Тело нагое — то же мертвое.

Дай ты мне, змей, сроку на три дни,

На три дни и на три часа,

На три часа, на три минуточки. —

И дает он ему сроку на три дни,

И дает он ему сроку на три часа,

И дает он ему сроку на три минуты;

Улетат опять змей в пещеры глубокие.

И выходят Добрыне три дня, три часа,

И выходят Добрыне три минуты;

Все он плават на синем море,

И летит опять змеишшо, злой Горынишшо

Из той пещеры глубокия.

И доплыват Добрыня до желта песка,

И доплыват Добрыня до крута бережка;

И выскакивал Добрыня на желты пески.

По желтым пескам Добрыня стал поскакивать.

Зажимал Добрыня ком желта песка,

Бросал в змеишша зла Горынишша.

Отшиб змеишшу тридцать хоботов;

И падал змеишшо на сыру землю,

И бил его Добрыня о сыру землю.

И тут змеишшо Добрыне взмолится:

— Я тебе, Добрыня, давал сроку три дня,

Я давал тебе сроку и на три часа,

Я давал тебе сроку на три минуты. —

Проговорит Добрыня Никитич млад:

— Ты не будешь ли летать по городу,

И не будешь ли ты летать по Киеву,

И ко ласкову князю Владимиру.

Не будешь ли уносить княгиню Апраксию? —

Проговорил Змеишшо-Горынишшо:

— Я не буду летать по городу,

И не буду летать по Киеву,

И ко ласкову князю Владимиру,

И не буду уносить княгиню Апраксию. —

Проговорит Добрыня Никитич млад:

— Ты врешь, собака, неустойчивой! —

Говорит тут змей Горынишшо:

— Ты будь-ко мне, Добрыня, больший брат,

А я тебе буду, змеишшо, меньший брат.

Я дам тебе добра коня богатырского.

Я дам тебе потнички не почены,

Я дам тебе коврички не держаны,

Я дам тебе седелышко черкасское

И со всею сбруей богатырскою. —

Туто молодцы побраталися:

Добрыня стал больший брат,

Змеишшо стал меньший брат.

Отпустил змея Добрыня в живности,

И улетел змеишшо в пещеры глубокие,

И подделал себе крылья бумажные,

Полетел он в стольный Киев-град

Ко ласкову князю ко Владимиру;

И ходила княгиня в зеленом саду,

И ступала княгиня с камня на камень,

Со бела камня ступала на люта змея.

Вкруг ног ее змеишшо обвивается,

Садит ее на могучи плечи

И унес ее в пещеры свои глубокие...

А там Добрыня приуправился

И идет он в стольный Киев-град.

Ко своей он матушке родимыя.

И выходит его матушка на красно крыльцо,

И встречает она свое чадо милое —

Молодова Добрыню Никитича

На великих своих радостях.

И проговорит Добрыня Никитич млад:

— Здорово ты, матушка родимая,

Молодая Амельфа Тимофеевна!

И здорово ты живешь, здоровешенько? —

И проговорит родима матушка:

— Ах ты, мое дитятко сердечное,

Я здорово живу, здоровешенько,

А у ласкова князя Владимира

Случилося несчастьицо великое:

Вечор было поздым-поздёшенько.

И ходила княгиня в зеленом саду,

И ступала княгиня с камня на камень,

Со бела камня ступала на люта змея;

И обвивался Змеишшо-Горынишшо,

Обвивался вкруг резвых ног;

И садил ее змеишшо на могучи плечи

И унес ее в пещеры глубокие.—

И тут Добрыне за беду стало,

За великую досаду показалося;

— Ах ты, моя матушка родимая!

Мне змеишшо — меньшой брат.

А я змею — большой-де брат;

А поеду ему скорую смерть предам. —

Поворачиват Добрыня добра коня

И свое поворачиват бело лицо;

Мать его стоит у стремена.

Сама говорит таковы слова:

— Ах ты, мое дитятко середечное!

Он подделал крылья бумажные,

На крыльях змеишшо — славной воин;

И ты поедешь к Змеишшу-Горынишшу,

И станешь подъезжать ко горам ко высоким,

И ко тем ко пещерам ко глубоким,

И услышит змеишшо за пятнадцать верст.

И станет налетать на тебя, удала добра молодца

И станет кричать зычным голосом;

И тут ты, Добрыня, приужахнешься;

И зними ты свои руки кверху на небеса,

И проси ты: «Спас ты. Спас, Боже милостив,

И Мати Пречистая; Пресвятая Богородица.

За ваш я дом стою, за церковь соборную,

И создай ты. Господи, дождичка».

И неоткуль грозна туча накатится,

И скорым-скоро крупен дождь пойдет,

Подмочит его крылья бумажные;

И падет змеишшо на сыру землю.

Станете вы палицами битися.

По насадкам палицы будут разгоратися;

Вы тот бой бросайте о сыру землю.

Станете вы саблями рубиться.

Сабельки у вас исщербятся;

И тот бой бросайте о сыру землю.

Станете вы копьями колотися, —

По насадкам у вас копья изломаются;

И тот бой бросайте о сыру землю.

И вы друг друга чумбурами сподергайте,

Сохватаетесь вы, молодцы, ручным боем,

Распахивай ты свою полу правую,

И выдергивай ты шелыгу подорожную,

И стегай ты змеишша по могучим плечам.

И стегай ты, приговаривай,

Что от конского поту змея пухла.

Застегать ты его до смерти

Своей плетью шелковою. —

Благословился он у своей матери родимыя

И поехал далече в чисто поле.

И едет он к горам, горам ко высоким.

И ко тем пещерам ко глубоким,

Услышал Змеишшо-Горынишшо,

Услышал за пятнадцать верст:

Едет-де Добрыня Никитич млад;

И летит к нему навстречу,

И зычит, кричит зычным голосом:

— Что святы отцы писали-прописалися,

Сказали: мне от Добрыни смерть будет.

Смерть будет — живу не быть, живу не слыть

Я теперь Добрыню живьем сглону,

Живьем сглону, хоботом убью.

Хоботом убью, дымом задушу,

Дымом задушу, искрой засыплю. —

Тут Добрыня приужахнулся,

Знимал свои руки на небо,

Сам говорит таковы слова:

— Спас ли, Спас, Боже милостивой,

Мати Пречистая, Пресвятая Богородица!

Создай, Господи, дождичка. —

Неоткуль гроза-туча накатилася.

И скорым-скоро крупен дождь пошел;

Подмочило у змея крылья бумажные,

Падал змеишшо на сыру землю.

Они зачали палицами битися.

По насадкам у них палицы разгоралися;

Они тот бой бросали о сыру землю.

Зачали саблями рубитися,

Сабельки их расщербилися;

И тот бой бросали о сыру землю.

Стали они копьями колотися,

Копья у них изломалися;

И тот бой бросали о сыру землю.

Они друг дружку чумбурами сподергали,

Сохватались молодцы ручным боем.

Распахивал Добрыня полу правую,

Вытягивал шелыгу подорожную,

И стегал он змея по могучим плечам,

И стегал, сам приговаривал:

— От конского поту змея пухла. —

И застегал Добрыня змеишша до смерти,

Изрубил змеишша в куски во мелкие.

И садился Добрыня на добра коня,

И поехал в пещеры глубокие.

И нашел он княгиню Апраксин).

Лежит княгиня на перине на перовыя,

На подушечках на пуховыих;

На правой руке у ней лежит змеинчишко,

И на левой руке змеинчишко.

Так она ему, Добрыне, израдовалась,

Израдовалась, слезно заплакала:

— Ах ты гой еси, удалой доброй молодец!

Прилетит змеишшо, злой Горынишшо,

И пожрет обоих нас, добрый молодец. —

И проговорит удалой добрый молодец:

— Великая ты княгиня Апраксия!

Победил я Змеишша-Горынишша,

Изрубил его на мелки куски

Своей сабелькой вострою.

Тут княгиня возрадовалась,

И стает она на резвы ноги.

Одного змеинчишка он взял — разорвал

И другого змеинчишка взял — растоптал;

И садился Добрыня на добра коня.

И садил княгиню Апраксию.

И повез ко князю ко Владимиру,

Ко солнышку ко Сеславьичу.

И дорогой говорит таковы слова:

— Гой еси ты, молода княгиня Апраксия!

Покрестоваемся мы крестами однозолотными.

И ты будь мне сестра крестовая.

А я тебе буду крестовой брат. —

Тут они крестами покрестовались.

И приехал Добрыня со княгинею

Во Киев-град на улицу на широку;

И идет он на улицу на широку;

И увидел ласковый Владимир-князь

Во то окошечко косящато,

Во ту оконенку стекольчату.

И бежит он скоро на красно крыльцо,

И радуется он удалу добру молодцу

И своей княгине Апраксин,

И сам говорит таковы слова:

— Гой еси ты, Добрыня Никитич млад!

Где ты взял княгиню Апраксию? —

Отвечат Добрыня Никитич млад:

— А взял я ее у змея у Горынишша,

Во тех во пещерах во глубоких;

И похитил я Змеишша-Горынишша.

Застегал его до смерти,

Изрубил змеишша на мелки куски. —

И тут ласковый Владимир-князь возрадовался

И сбирал он беседу-столованье.

Столованье — почестный пир;

И собирал он князьев, бояров,

И веселился он, радовался.

Как говорит Владимир-князь:

— Гой еси ты, Добрыня Никитич млад!

Доступил ты княгиню Апраксию

От того от змея Горынишша,

Дак благословляю тебе ее взять в замужество.

Проговорит Добрыня Никитич млад:

— Гой еси, ласковый Владимир-князь!

Мне нельзя ее взять за себя замуж:

Она будет мне, княгиня, сестра крестовая!